Keanu Reeves Russian Edition
кумир  
  «... В этом бизнесе нет слова «дружба». В Голливуде люди могут только играть в нее. Большинство актеров, если у них получается с карьерой, превращаются в настоящих засранцев. Я, наверное, уже им стал ...»
кумир Перезагрузка окончена, революция отменяется
 
человек
человек
актёр
актёр
музыкант
музыкант
             
    Библиотека:

: Рецензии
рецензии и аналитические статьи о фильмах, в которых снимался Киану Ривз



cортировать по
дате публикации
названию публикации
названию издания

: Интервью

: Заметки

: Статьи

: Переводы

: Все публикации

: Поиск



Прислала fatima

    Перезагрузка окончена, революция отменяется

Версия для печатиИскусство кино, № 1, 01 января 2004

«Что случится, если Нео победит? Если все съедят по красной таблетке? Мы получим миллиарды голых, слабых бедолаг, у которых нет работы, нет идентичности, нет семей, нет законов, нет традиций, нет надежды, нет этики, нет даже представления о том, что случилось. Нет ничего. Они будут просто кусками мяса среди руин, чье небо рухнуло и чьи боги загадочны, капризны, враждебны и всесильны» (Bruce Sterling, Every Other Movie is the Blue Pill. – In: Exploring the Matrix. N.Y.2003, p.28)

Так рассуждал известный писатель-фантаст, один из крестных отцов киберпанка Брюс Стерлинг после выхода первой «Матрицы». Главную, по его мнению, проблему фильма он назвал «проблемой хиппи». Суть ее в том, что революция хиппи может существовать только при условии отсутствия победы. В тот момент, когда хиппи победят, их идеология потерпит поражение.

Лэрри и Энди Вачовски, несомненно, имели возможность ознакомиться с мнением гуру киберпанка относительно их творения; сегодня мы знаем, каким оказался их ответ. Кто-то сочтет его убедительным, кто-то нет, но одно очевидно: он вполне концептуален. Братья не стали пытаться опровергнуть Стерлинга и конструировать счастливый мир, в котором «революция хиппи» победила. Они просто задали другую систему координат. В итоге вместо разрушения Матрицы в третьей серии зрителю показали ее спасение – вот уж, действительно, революция. Оказалось, что Брюс Стерлинг, подобно многим интеллектуалам, так увлекся эффектными рассуждениями о «пустыне Реального», что совершенно не заметил другой текст, возникающий в первом фильме. Надпись, висящую над дверями Пифии, на которую она указывает Нео в момент его первого визита. Надпись гласит: «Познай себя». Как выяснилось, братья Вачовски именно эти слова решили рассматривать в качестве девиза трилогии.

Здесь я должен отослать читателя к статье «Экшн познания», в которой мы с моим соавтором Анжеликой Артюх пытались проследить связь фильмов о Матрице (на момент написания текста вышли только две серии) с гностицизмом и ренессансным неоплатонизмом. («Искусство кино», 2003, №8) После публикации этой статьи некоторые коллеги упрекали нас в том, что мы пытаемся вложить смысл туда, где его нет. Их аргументы носили примерно такой характер: «Ребята, вы напрасно усложняете, это же масскульт; все сделали реклама и бюджет; публика купилась на спецэффекты, и нечего огород городить!» Я не собираюсь подробно рассматривать здесь подобный подход, поскольку считаю его непрофессиональным и некорректным. Скажу лишь, что вряд ли даже самая агрессивная реклама может заставить кого-либо из читающих сейчас эту статью уверовать в то, что, к примеру, Филипп Киркоров является лучшим певцом в мире. Но многие почему-то убеждены, что хотя сами они не подвержены рекламному «зомбированию», все остальные руководствуются в своих предпочтениях исключительно рекламой. У фильма «Водный мир» бюджет был в три раза больше «Матрицы», неслабая реклама и суперзвезда в главной роли, что не помешало ему с треском провалиться в прокате. Если отбросить высокомерное презрение к популярной культуре (когда пишется «публика», а подразумевается «быдло»), то следует признать, что, в таком фильме, как «Матрица», имеющем столь значительный успех, должно содержаться нечто, приходящее в резонанс с коллективным бессознательным аудитории. И тогда прямой обязанностью критика окажется вычленение и описание этого содержания, пусть даже с риском ошибиться.

Говоря вкратце, согласно воззрениям гностиков, окружающий человека материальный мир иллюзорен и сотворен несовершенным Демиургом (который иногда отождествляется с ветхозаветным Богом). Человек – жертва космического заговора: его божественная душа была обманом заточена этим самым Демиургом в физическую оболочку. Все люди делятся на три категории: гилики – сыны материи, не способные узреть истину; психики, интуитивно чувствующие несовершенство мира; наконец, пневматики – одухотворенные, познавшие тайну мира и ставшие равными богам.

Разумеется, речь шла не о том, что создатели «Матрицы» пытались в прямом смысле воскресить замысловатую гностическую мифологию. Здесь, скорее, стоит говорить о стиле мышления, который можно условно назвать гностическим (и который, вероятно, намного древнее самого гностицизма.) Колоссальный успех двух первых «Матриц» доказывает, что это мышление активно востребовано современным сознанием.

Один из признаков этой востребованности – поразившая популярную литературу и кино тяга к сюжету о тайном обществе, контролирующем жизнь людей, и о том, что за внешне хаотическими событиями скрывается зловещий порядок, который замечают лишь немногие. От американских «Секретных материалов» до русского «Господина Гексогена», от испанского «Клуба Дюма» до австралийского «Города тьмы» этот архитипический сюжет воспроизводился в последние десятилетия с удивительным постоянством. А режиссер «Города тьмы» Алекс Пройас и автор «Клуба Дюма» Артуро Перес-Риверте откровенно признавались в интервью, что использовали в своих произведениях «гностическую фабулу».

Ее отличительной чертой является крайний синкретизм: теория всемирного заговора здесь соседствует с верой в безграничные возможности одиночки, культ избранности – с представлениями о равенстве людей. Однако этот синкретизм – лишь одна из особенностей гностической идеи, а точнее, герметических текстов, служивших философским обоснованием сначала для гностиков, а потом для мыслителей Ренессанса. Другая – и центральная – идея герметизма заключалась в том, что грубый материальный мир представляет собой отражение идеального духовного мира. Человеческий микрокосм есть отображение божественного макрокосма, и, познавая природу, а вместе с ней божественный замысел относительно самого себя, человек способен высвободить свою космическую энергию, вновь найти потерянный рай. Это была поистине революционная концепция духовной сущности познания, сам процесс которого трактовался не только как возможность открыть новые грани в науке, но и как прорыв в высшие области религиозного опыта. Герметизму не чужда была идея получения этого опыта через внешнее откровение или пророчество, но еще более важен для него был опыт самопознания, обретения внутреннего взора, способности «смотреть глазами ума». (Это позволило Юнгу толковать всю герметическую философию как проекцию психических процессов, в частности процесса индивидуации, личностного осознания) «Если ты сможешь взглянуть глазами ума, то он [Бог] явится тебе…и потому ты сможешь созерцать образ божий и даже взять его в свои руки», - гласит Corpus Hermeticum.

Возвращение этой концепции, доминировавшей вплоть до 17-го века, но изгнанной из просвещенных умов последователями Картезия, - возможно, одно из главных достижений популярной культуры 20-го века. Отправившийся за белым кроликом Нео обозначил не начало, а завершение этого процесса, в котором поучаствовало немало кинематографических и литературных героев минувшего столетия – от агента Купера до детектива превентивной полиции Андертона. Но еще более, чем в самих произведениях, так называемый «герметический импульс» прослеживался в критической интерпретации этих произведений. Умберто Эко впервые обвинил постмодернистские концепции критики в том, что они являются «должниками герметической традиции» «Герметическая традиция дает себя знать всюду, где считается, что текст – это всего лишь пикник, на который автор приносит слова, а читатели - смысл» (Эко Умберто. Два типа интерпретации. – «Новое литературное обозрение», 1996, №21, с. 19)

Однако первая «Матрица» как раз и была таким текстом, который давал повод для поистине бесконечных интерпретаций – хоть в русле марксизма, хоть в ключе даосской философии. Имелись там и теория заговора, и тайное общество «пневматиков». Все это позволило Брюсу Стерлингу иронизировать: «Вачовски – это парень, который сможет совместить три разных континента в одном фильме и восемь разных философий в одной голове». Однако уже после выхода «Матрицы» на экран, другой писатель Джон Ширли, лауреат премии Брэма Стокера и соавтор сценария «Ворон», назвал гностицизм в качестве одного из источников вдохновения братьев в статье с говорящим названием: «Матрица»: Познай себя» (Shirley John. The Matrix: Know Yourself. – In: Exploring the Matrix, p.51), а Village Voice писал о гностицизме и юнгианской психологии, как об идейной основе картины.

После фильма «Матрица: Перезагрузка» стало ясно, что совмещать восемь философий в одной или даже двух головах братьям все-таки трудновато, и они сделали выбор. Об этом выборе свидетельствовало многое, от изменения костюма Нео, который стал напоминать нечто вроде сутаны, до явления Архитектора Матрицы, или персонажа по имени Мастер Ключей. (Ключ – центральный символ герметической философии; почти любой себя уважающий ее адепт, от мифического основоположника учения Гермеса Трисмегиста до Джордано Бруно и Джона Ди, имел на счету трактат, в названии которого фигурировало слово «ключ»; Архитектором ренессансные герметики, а вслед за ними розенкрейцеры и масоны именовали Бога.)

Тут обнаружилось важное отличие «Матрицы» от значительной части произведений, обращавшихся к пресловутой «гностической фабуле». Чаще всего такие произведения эксплуатировали ее мрачную сторону: моральную амбивалентность, сомнительное «тайное знание» и параноидальные теории заговора. В литературе к ним можно отнести «Выкрикивается лот 49» Пинчона, «Маятник Фуко» Эко, «Клуб Дюма» Переса-Реверте, а также почти все романы основоположника киберпанка Уильяма Гибсона. В кино – «Твин Пикс» и «Девятые врата», «Город тьмы» и «Особое мнение», «Широко закрытые глаза» и лучшие фильмы Ардженто.

Лэрри и Энди Вачовски, также отдав в первой «Матрице» должное этим аспектам, во второй и третьей сосредоточились на принципиально иных вещах – на том, что можно считать позитивным содержанием герметизма. Мысль о том, что знание есть дух и путь к спасению (интересно, что гностики считали познание не обретением нового, а возвращением того, что было утрачено человеком при грехопадении, движением к состоянию первозданного Адама), была воплощена во второй «Матрице» с такой наглядностью, какой не было со времен Кубриковского фильма «2001: Космическая одиссея». Это сделало вторую серию умозрительной и холодной, как умозрительны и холодны многие картины Кубрика, но это же превратило ее в один из самых оригинальных сиквелов в истории кино. Сиквел, который переворачивает оригинал с ног на голову.

Собственно тема войны с машинами до победного конца была второй «Матрицей» полностью похоронена. (Если быть точным, то похоронена она была уже сериалом «Антиматрица», в одной из картин которого выяснилось, что война с машинами идет исключительно по вине людей.) Выяснилось, что сам Нео, его избранничество и весь Сион в целом есть лишь часть проекта Матрицы, еще одна система контроля, необходимая для поддержания общей гармонии. Более того, зрителю намекнули, что люди и машины просто позарез необходимы друг другу.

Многие зрители были растеряны, не очень понимая, что происходит на экране и в чем заключается конфликт. Кого-то примирила с фильмом не имеющая аналогов в истории кино сцена погони на хайвее и побоище с сотней агентов Смитов. Но мало кто заметил, что в «Перезагрузке» произошла радикальная смена парадигмы – подлинная перезагрузка авторской концепции.

Если в первом фильме Нео узнавал, что мир, который он считал реальным, в действительности иллюзорен, и обретал настоящую, физическую «пустыню Реального», то в «Матрице-2» совершалась прямо противоположная процедура. Матрица занимала место того самого внутреннего, духовного мира, который, по логике гностиков, является единственно истинной реальностью. Именно в лабиринтах Матрицы Нео искал ответ на свои метафизические вопросы, и от исхода сражений в «виртуальной» Матрице зависела судьба «реального» Сиона. Таким образом, Матрица становилась воплощением психической реальности героя, местом, где следовало «познавать себя», священным для всех представителей киберпанка inner space. (Относительно сходства между герметической мыслью и кибернетикой см. Йейтс Френсис. Искусство памяти. СПб., 1997, с.288-289) А из этого следовало, что борьба должна идти не с Матрицей, но за Матрицу.

Если вовремя осознать смысл этой идейной «перезагрузки», то все события третей серии «Матрица: Революция» покажутся до неприличия предсказуемыми. Лично я все-таки надеялся на какие-нибудь сюрпризы – например, можно было ожидать возвращения к партизанскому пафосу первой «Матрицы» (название-то обязывало). Но главным сюрпризом «Революции» оказалось полное отсутствие сюрпризов. С педантизмом, достойным роботов, братья довели свой гностический миф до логического завершения. В статье «Экшн познания» мы с А.Артюх предположили, что в последней серии Нео «предстоит совершить нечто вроде жертвоприношения, вновь слившись с Матрицей и этим радикально трансформировав ее, совершив переход от равнодушно-жестокого мира Отца к человечному миру «Сына», так оно и случилось. Матрица окончательно превратилась в «верхний» божественный космос, невидимый взгляду простого смертного, где решаются судьбы обитателей «нижнего», земного мира (Сиона). Только Нео с выжженными глазами способен видеть («глазами ума», надо полагать) мир ослепительного сияния – мир машин и гигантское лицо Архитектора.

Финальная битва с агентом Смитом, заполнившим собою всю Матрицу и угрожающим ее существованию, тоже не тянет на неожиданность. С этим персонажем все было ясно еще со второго фильма («имя ему легион»), если вспомнить, что, согласно представлениям гностиков, лишь с появлением Спасителя обретает самостоятельное бытие Сатана в качестве его равного и могущественного противника. Комментируя гностические воззрения на эту проблему, Юнг писал: «Если не учитывать своеобразный дуализм персидской религии, то окажется, что в ранний период духовного развития человечества не было еще никакого подлинного дьявола. Он намечен в ветхозаветной фигуре Сатаны. Однако настоящий дьявол выходит на сцену лишь в качестве противника Христа, и вместе с ним нам открывается светлый мир Бога, с одной стороны, и адская бездна - с другой. Дьявол автономен, он не может быть подчинен власти Бога, ибо в этом случае не сумел бы выступать противником Христа, но был бы всего лишь какой-то машиной Бога». (Юнг К.Г. Попытка психологического истолкования догмата о Троице. М., 1995, с.75-76.)

Обретение Смитом-дьяволом автономности, его бунт против создателя Архитектора («Я хочу то же, что и Вы, мисс-стер Андерс-с-сон. Я хочу – всё!»), сражение в небесах, в юнгианском апокалипсисе огня и воды – как еще мог завершиться этот экшн познания? Нео спасает Матрицу; это может удивить, только если вы пропустили вторую серию. Плюс предназначенная поразить воображение (но почему-то не поражающая его) битва в Сионе, где «Звездные войны» встречаются со «Звездным десантом» и еще бегает клонированный Васкес из «Чужих» с гранатометом в руках. Поражает другое – эта центральная по статусу и продолжительности сцена для развития действия не имеет никакого значения. Как не имеет значения все, что происходит в «нижнем мире»; любая «сионская» сцена – будь то словопрения в Совете или ратные подвиги капитана Мифунэ – может быть изъята из фильма без всякого ущерба для сюжета. Важны лишь события во внутреннем мире матрицы. Но и это тоже не неожиданность.

Возможно, потому, что настоящая революция уже свершилась во второй серии, братьям Вачовски больше нечего было сказать, они заканчивали третий фильм на автопилоте, по дороге потеряв половину персонажей, вроде Меровингена с его Персефоной. Либо они заболели «комплексом Сокурова», поверив в свою исключительность (избранность?). За это говорит почти полное отсутствие юмора во втором и третьем фильмах.

Но мне кажется наиболее вероятным другой вариант. Лэрри и Энди Вачовски все-таки не слишком опытные режиссеры – когда они начинали делать продолжение «Матрицы», на их счету было всего два фильма. Снимая одновременно вторую и третью части, они невольно делали их как единую картину. Поэтому, в отличие от первой, вторая и третья серии не тянут на цельное кино, но они обретают цельность, если смотреть их вместе (я проделал такой эксперимент) как один фильм.

По сути, две последние «Матрицы» - отнюдь не постмодернистское кино, как первая, с ее восемью разношерстными философиями. Это модерное кино, кино с мессиджем, причем одним на двоих. Если так, то мессидж в том, чтобы проиллюстрировать, каких вершин достиг «герметический импульс» в популярной культуре на рубеже тысячелетий. Что ж, в герметических манускриптах иллюстрации часто оказывались важнее текста.

Дмитрий Комм

 
             

о сайте | форум | почта